Вор и убийца - Страница 85

Раздался выстрел. Проклятый пепел! Что там? Рейтар во дворе встрепенулся, но только на мгновение. Снаружи раздался гогот двух десяток луженных кавалерийских глоток, и он вновь вальяжно устроился в седле.

Рейтар не обращал внимания на двор и на избу, в которой мы затаились, что крайне безрассудно в только что оккупирован краю. Он либо безмерно глуп, либо сопротивление окончательно сломлено или попросту не оказывалось с должным упорством. Неспешно пыхая дымными колечками, кавалерист задумчиво ершил гриву своего жеребца. Имперец оживился лишь, когда во двор въехали еще полдюжины всадников. Трое из них были снаряжены весьма основательно. Почти полный рыцарский доспех: шлем с откинутым забралом, двойная кираса, полная защита рук, длинные набедренники с наколенниками и крепкие сапоги, усиленные стальными пластинами. Рейтшверт, кинжалы и несколько пистолей. На боку черного жеребца, ступавшего первым, даже приторочен чехол с аркебузой. Вороная масть жеребца была подстать доспеху наездника. Такие же черные, как и у остальных латы, но щедро и в то же время с тонким вкусом отделанные серебром. Шлем украшен плюмажем. Не иначе как полковой оберст и пара рейтар из штабного эскадрона.

Трое других облачились куда проще: почти также, как первые заехавшие на двор. Всадники чуть расступились, чтобы пропустить за частокол крестьянскую подводу. Просторный двор в один миг стал довольно тесным. Офицер и двое тяжеловооруженных всадников остановили коней у завёрнутой в холст пленницы, почти загородив ее от нашего взора. Неприметная крестьянская телега с худой кобылой в упряжи замерла в шести-семи шагах от крыльца. Возница в высокой мятой шапке, горской куртке и шароварах слез с телеги и, обнажив голову, учтиво поклонился, что вызвало бурный смех имперцев. Громче всех над тщедушным невысоким мужиченком хохотал офицер.

— Та самая телега, — произнес Тейвил, — что на дороге стояла.

Со двора послышался еще один залп гогота. Я посмотрел в миниатюрный разрез. Крестьянин все также ломал шапку, а рейтары продолжали бурно веселиться. Да они все хмельны!

— Гард, — негромко позвал отец Томас, — это Пол Андар. Пол Губошлеп.

Губы инквизитора дрогнули.

— Бог, единый в Пресвятом Духе, волею Твоею и по благодати Твоей доверил Ты рабу своему чадо. Молю Тебя, спаси и сохрани…

Церковник торопливо зашептал молитву о заступничестве и помощи детям. Я с изумлением воззрился на него, решительно отказываясь понимать, что побудило инквизитора произнести столь неуместную в нашей ситуации просьбу к небесам. Велдон молился, опустив глаза к дощатому полу, и я не мог поймать его взгляд, чтобы отыскать в нем объяснение странного поведения церковника. Чертов монах! Я снова клял Томаса Велдона и, наверно, не в последний раз. Слишком часто его мотивы непонятны.

Гомон во дворе стих.

— Где моя дочь? — громко, с легкой хрипотцой спросил Пол Андар.

Крестьянин по-прежнему мял в руке свою шапку, но свой вопрос задал требовательно и без страха. Я с невольным уважением посмотрел на чуть сгорбленную, сутулую фигуру лесника. Его голос как будто принадлежал другому человеку.

Рейтарский офицер поднял руку в кожаной коричневой перчатке, и новая волна бурного веселья заглохла в зародыше.

— Что? — спросил имперец, наигранно выставив вперед белую бородку, клинышком по-огсбургски. Офицер пребывал в преклонных годах, что не мешало уверенно держался в седле, как и подобает любому дворянину.

— Где моя дочь? — снова произнес крестьянин, и опять без намека на боязнь.

— Ты как с его сиятельством говоришь? — один из телохранителей пустил коня на лесника, доставая плеть.

А седой офицер-то графскую шпагу носит, точно полковник. Следовательно, два десятка рейтар в его свите — совсем немного для военного времени. После падения Бранда минуло всего несколько дней, и имперцы уже ничего не опасаются в окрестностях города. Значит, арнийские силы разгромлены в пух и прах, а Загорье и не думает оказывать сопротивление. Помрачневшее лицо Тейвила выдавало схожие выводы.

— Остынь, Куно, — велел офицер.

— Но оберст!

— Ты оглох? — с ноткой раздражения сказал полковник.

Рейтар унял свою прыть, и граф с издевкой обратился к горцу:

— Твоя дочь? Это шлюха? Она здесь!

Офицер направил своего жеребца в обход крестьянина, открывая его взгляду пленницу. Пол тут же бросился к ней, из его рукава появился нож. Под злой смех и похабные крики имперцев лесник начал срезать веревки, опутывавшие холст.

Я ошибался, девушка жива. Она вскочила на ноги, едва лесник покончил с узами, и, рыдая, кинулась ему на шею. Взлохмаченные золотистые волосы, из-под девичьего тулупа выглядывал разорванный подол юбки.

— Лили… — горько промолвил Велдон.

— Мне же обещали! — крестьянин буквально трясся. Он отчаянно, он до безумия смел. — Ты же обещал!

— Забываешься, лапоть, — теперь офицер заговорил с явной, нарочитой ленцой. За последние время довелось увидеть и услышать разных огсбургцев благородных кровей, и почти все они изъяснялись на общем языке без акцента. — Не по чину мне с тобой говорить, но проявлю милость. До твоей шлюхи я и пальцем не притронулся. Слово офицера и дворянина нерушимо! Как кремень! Но с несколькими из моих ребят она покувыркалась, и при том была очень довольна!

— Это ложь!

— Довольно! — отрезал имперец. — Где золото?

Лесник шепнул что-то дочери, и та, чуть ли не бегом, поспешила в дом. Офицер смотрел ей в спину с явным неодобрением, его обозлило, что пленница сейчас скроется из вида. Он дал своим людям знак. Куривший до сих пор рейтар, спрыгнул с седла и, не вынимая мундштук изо рта, двинул за девицей. Корявой походкой безлошадного кавалериста.