Вор и убийца - Страница 45

К оглавлению

45

В Посаде Рой повел на Конюшенную улицу. Нам были нужны лошади. Почти не торгуясь, горец купил двух скакунов. Хозяин конюшни, худой долговязый тип с козлиной бородкой, великодушно велел взнуздать их и не брать серебра за сбрую.

— И на том спасибо, — сказал Рой, когда мы вскочили в седло. — Денег у меня больше нет.

У деревянного частокола, что окружал Посад и являлся первой линией укреплений, никакого столпотворения не оказалось. Пикенеры расслабленно стояли по обе стороны от ворот и не интересовались ничем, кроме привычной и скромной мзды от путников, прибывших в город. На нас даже не взглянули.

Мы выехали на торговый тракт. Скакали по нему недолго, довольно скоро свернув на гораздо менее широкую и полупустую дорогу.

— Путь проклятых, — назвал её Рой.

Глава 11
Путь проклятых

Матерь Церковь учит о Спасении души. Старик заставлял меня ходить на службу в кафедральный собор Лерпо почти каждое воскресенье. Я пробовал возражать, ведь в юном возрасте множество гораздо более интересных вещей, чем пребывание в храме. Спрашивал, зачем ночной крысе воцерковлённость, о которой в соборе постоянно твердили святые отцы, и как совместить веру в Бога Отца и Бога Сына с почитанием Харуза? Лукаво улыбаясь, Старик пояснял, что без Харуза не будет его магии, и тут же задавал вопрос, как обстояло со Спасением души в древние времена, когда люди и не слыхивали о Святой Церкви? Я пытался ответить, но все, что приходило в голову, на поверку оказывалось очень неубедительным. Тогда Старик советовал воспринимать службы как часть образования, где вместо зубрежки книг — песнопения священников.

Истинным сыном Матери Церкви я так и не стал. Нет, я не отрекался от Бога Отца или Бога Сына, не проклинал Священное Писание, но моя жизнь обходилась почти без молитв. Я редко вспоминал двуединство Святого Духа, гораздо чаще — Харуза, а церковники называют его не иначе как демоном из Преисподней. Церковь говорит, что упоминание дьявольских имен в мыслях или вслух равно общению с чертом. Души подобных людей прокляты, как проклята падшая душа Люцифера и присных его демонов, вурдалаков, оборотней и всей нечистой силы. Но до встречи с отцом Томасом Велдоном инквизиторы мной не интересовались, а я мало кого посвящал в тайны воровской магии и уж совсем не произносил имени Харуза, окажись кто-нибудь поблизости.

Наложила ли на меня тень смертного греха воровская магия полузабытого бога из прошлых веков? Проклята ли моя душа? А душа жертвы вампира или верного долгу и присяге ратника, чей меч унес жизни десятков врагов? Я не мог ответить на эти вопросы и вряд ли когда-нибудь отыщу способ найти истину. Да и буду ли искать эту истину? Обычно жизнь не оставляет время на блуждание в высоких материях и толкает к приземленным решениям, когда нужно быстро действовать и не ломать голову над устоявшимся порядком вещей.

В Загорье каждый знает, что укушенный вампиром или раненный когтями и клыками иной нежити обречен превратиться в упыря. Либо найти упокоение и обрести Спасение своей проклятой души в лоне Церкви, и лучше всего спасают души инквизиторы из аббатства Маунт.

Если судить по набожности горцев, позиции конгрегации Вселенской инквизиции в Сумеречье куда сильнее, чем в остальных частях Большого Орнора, не говоря о колониях. Инквизиторов боялись и ненавидели. Скорее по старой памяти, ведь уже сотню лет их окружает лишь кровавая слава былого, а дела нонешние почти незаметны. Однако глупо отрицать людскую неприязнь к красным крестам, но только не к северу от Долгого хребта. За горами инквизиторов не воспринимают неизбежным злом и у них, действительно, ищут Спасения души своих несчастных родственников или товарищей. Даже Акан решительно отказывался предпринимать что-либо для вызволения Фосса, пока думал, что бывший наемник стал жертвой вампира.

Проклятые души доставлялись в аббатство Маунт, располагавшемся в одном дневном переходе на юго-восток от Бранда. Человек с проклятьем на душе никогда не возвращался из аббатсва. Толстяк рассказывал, что ни родственникам, ни друзьям ни за какие деньги не дозволялось видеться с угодившим в Маунт.

Многие идут туда добровольно. Для меня это абсолютно непостижимо. Трудно, невозможно представить, что по собственной воле отправлюсь в тюрьму до конца своих дней, а Рой говорил об этом совершенно спокойно. В словах толстяка даже появилась толика благодарности, когда он упомянул, что инквизиторы иногда зовут родню на похороны упокоившегося в стенах их аббатства. Горцы не понаслышке знали, что такое нежить, и проявляли полную покорность Церкви.

Я изредка косился на Роя, пытаясь заглянуть в его душу. Поднимет ли он руку на церковников, когда дело дойдет до освобождения Оливера? Толстяк ничем не проявлял малодушия, и я практически уверился в нем. Тем более что после долгой скачки в седле мне стало не до размышлений об Акане.

Рой купил двух жеребцов. Высокие крепкие кони спокойно выдержали трехчасовой бег рысью, чего не скажешь обо мне. Я спрыгнул на землю, едва пустили лошадей шагом, чтобы не загнать их в мыло, и теперь с большим удовольствием двигался пешком. Рой предпочел остаться в седле.

— Собрался на своих двоих всю дорогу оттопать? — ехидно кривляясь, поинтересовался толстяк. Выглядел он свежо и бодро; не скажешь, что скачка доставляла ему видимые неудобства. — Гляди, через час снова пустимся рысью. Кони как раз отдохнут.

Я проронил ругательство, что вызвало у Роя новый приступ веселья.

— Когда мы их нагоним? — спросил я, перебивая смех горца. После столь долгой тряски в седле рожа у меня должна быть прекислая. Погоня — отнюдь не размеренный ход купеческого каравана. Спина и зад ужасно ныли, словно это я тащил на плечах коня, а не наоборот. — И много ли вооруженных головорезов сопровождает инквизиторов?

45